Воскресенье, 05.01.2025, 14:08
История
Приветствую Вас Гость | RSS
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
33 Литература и исскуство
poj35Дата: Четверг, 28.11.2013, 09:11 | Сообщение # 1
Майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 4222
Репутация: 3
Статус: Offline
Хрестоматия
 
 
 
Из поэмы Н. А. Некрасова«Кому на Руси жить хорошо»
 
 
РУСЬ
 
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и могучая,
Ты и бессильная,
Матушка Русь!
 
В рабстве спасённое
Сердце свободное —
Золото, золото
Сердце народное!
 
Сила народная,
Сила могучая —
Совесть спокойная,
Правда живучая!
 
Сила с неправдою
Не уживается,
Жертва неправдою
Не вызывается,—
 
Русь не шелохнётся,
Русь — как убитая!
А загорелась в ней
Искра сокрытая, —
 
Встали — небужены,
Вышли — непрошены,
Жита по зёрнышку
Горы наношены!
 
Рать подымается —
Неисчислимая!
Сила в ней скажется
Несокрушимая!
 
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и забитая,
Ты и всесильная,
Матушка Русь!»
 
Н. А. Некрасов. «Кому на Руси житьхорошо»
 
Прикрепления: __--_____.docx (11.6 Kb)
 
poj35Дата: Четверг, 28.11.2013, 09:11 | Сообщение # 2
Майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 4222
Репутация: 3
Статус: Offline
 
Хрестоматия
 
 
 
Из «Повести о том, какодин мужик двух генералов прокормил»
 
 
«Жили да были два генерала…Служили
генералы всю жизнь в какой-то регистратуре; там родились, воспитались и
состарились, следовательно, ничего не понимали. Даже слов никаких не знали,
кроме: «Примите уверение в совершенном моем почтении и преданности».
Упразднили регистратуру за
ненадобностью и выпустили генералов на волю. Оставшись за штатом, поселились
они в Петербурге, в Подьяческой улице на разных квартирах; имели каждый свою кухарку
и получали пенсию. Только вдруг очутились на необитаемом острове…Пошёл один
генерал направо и видит — растут деревья, а на деревьях всякие плоды. Хочет
генерал достать хоть одно яблоко, да все так высоко висят, что надобно лезть.
Попробовал полезть — ничего не вышло, только рубашку изорвал. Пришёл генерал к
ручью, видит: рыба там, словно в садке на Фонтанке, так и кишит, и кишит…Зашёл
генерал в лес — а там рябчики свищут, тетерева токуют, зайцы бегают.
— Господи! еды-то! еды-то! — сказал
генерал, почувствовав, что его уже начинает тошнить.
Делать нечего, пришлось возвращаться
на условленное место с пустыми руками…
Легли опять спать генералы, да не
спится им натощак. То беспокоит их мысль, кто за них будет пенсию получать, то
припоминаются виденные днём плоды, рыбы, рябчики, тетерева, зайцы.
<…> — А что, ваше
превосходительство, — сказал он радостно, — если бы нам найти мужика?
— То есть как же... мужика?
— Ну, да, простого мужика... какие
обыкновенно бывают мужики! Он бы нам сейчас и булок бы подал, и рябчиков бы
наловил, и рыбы!
— Гм... мужика... но где же его взять,
этого мужика, когда его нет?
— Как нет мужика — мужик везде есть,
стоит только поискать его! Наверное, он где-нибудь спрятался, от работы
отлынивает!
Мысль эта до того ободрила генералов,
что они вскочили как встрёпанные и пустились отыскивать мужика.
Долго они бродили по острову без
всякого успеха, но, наконец, острый запах мякинного хлеба и кислой овчины навёл
их на след. Под деревом, брюхом кверху и подложив под голову кулак, спал
громаднейший мужичина и самым нахальным образом уклонялся от работы.
Негодованию генералов предела не было. — Спишь, лежебок! — накинулись они на
него, — небось и ухом не ведёшь, что тут два генерала вторые сутки с голода умирают!
сейчас марш работать!
Встал мужичина: видит, что генералы
строгие. Хотел было дать от них стречка, но они так и закоченели, вцепившись в
него.
И зачал он перед ними действовать.
Полез сперва-наперво на дерево и
нарвал генералам по десятку самых спелых яблоков, а себе взял одно, кислое.
Потом покопался в земле — и добыл оттуда картофелю; потом взял два куска
дерева, потёр их друг об дружку — и извлёк огонь. Потом из собственных волос
сделал силок и поймал рябчика. Наконец, развёл огонь и напёк столько разной
провизии, что генералам пришло даже на мысль: «Не дать ли и тунеядцу частичку?»

Смотрели генералы на эти мужицкие
старания, и сердца у них весело играли. Они уже забыли, что вчера чуть не
умерли с голоду, а думали: «Вот как оно хорошо быть генералами — нигде не
пропадёшь!..»
 
М. Е. Салтыков-Щедрин. «Повесть о томкак один мужик двух генералов прокормил»
Прикрепления: ___-_____.doc (30.0 Kb)
 
poj35Дата: Четверг, 28.11.2013, 09:11 | Сообщение # 3
Майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 4222
Репутация: 3
Статус: Offline
 
Хрестоматия
 
 
 
Из романа «Бесы»
 
 
«...Россия есть теперь по преимуществу
то место в целом мире, где всё что угодно может произойти без малейшего отпору.
Я понимаю слишком хорошо, почему русские с состоянием все хлынули за границу, и
с каждым годом больше и больше. Тут просто инстинкт. Если кораблю потонуть, то
крысы первые из него выселяются. Святая Русь — страна деревянная, нищая и...
опасная, страна тщеславных нищих в высших слоях своих, а в огромном большинстве
живёт в избушках на курьих ножках. Она обрадуется всякому выходу, стоит только
растолковать. Одно правительство ещё хочет сопротивляться, но машет дубиной в
темноте и бьёт по своим. Тут всё обречено и приговорено. Россия, как она есть,
не имеет будущности».
 
Ф. М. Достоевский. «Бесы»
Прикрепления: 4198745.doc (21.0 Kb)
 
poj35Дата: Четверг, 28.11.2013, 09:11 | Сообщение # 4
Майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 4222
Репутация: 3
Статус: Offline
 
Хрестоматия
 
 
 
Из романа «Война и мир»
 
 
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб,
с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять
князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его,
любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображённый,
раскинувшись шатром сочной, тёмной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах
вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя,
— ничего не было видно. Сквозь жёсткую, столетнюю кору пробились без сучков
сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвёл
их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло
беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его
жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом,
и мёртвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная
красотою ночи, и эта ночь, и луна, — и всё это вдруг вспомнилось ему».
 
Л. Н. Толстой. «Война и мир»
Прикрепления: 7206464.doc (21.5 Kb)
 
poj35Дата: Четверг, 28.11.2013, 09:12 | Сообщение # 5
Майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 4222
Репутация: 3
Статус: Offline
 
Хрестоматия
 
 
 
Из романа «Отцы и дети»
 
 
«Может быть, думаете, что ваше учение
новость? Напрасно вы это воображаете. Материализм, который вы проповедуете, был
уже не раз в ходу и всегда оказывался несостоятельным...
— Опять иностранное слово! — перебил
Базаров. Он начинал злиться, и лицо его приняло какой-то медный и грубый цвет.
— Во-первых, мы ничего не проповедуем; это не в наших привычках...
— Что же вы делаете?
— А вот что мы делаем. Прежде, в
недавнее ещё время, мы говорили, что чиновники наши берут взятки, что у нас нет
ни дорог, ни торговли, ни правильного суда...
— Ну да, да, вы обличители, — так,
кажется, это называется. Со многими из ваших обличений и я соглашаюсь, но...
— А потом мы догадались, что болтать,
всё только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведёт только к
пошлости и доктринёрству; мы увидали, что и умники наши, так называемые
передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором,
толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об
адвокатуре и чёрт знает о чём, когда дело идёт о насущном хлебе, когда
грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются
единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая
свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдёт нам впрок, потому что
мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
— Так, — перебил Павел Петрович, —
так: вы во всём этом убедились и решились сами ни за что серьёзно не
приниматься.
— И решились ни за что не приниматься,
— угрюмо повторил Базаров.
Ему вдруг стало досадно на самого
себя, зачем он так распространился перед этим барином.
— А только ругаться?
— И ругаться.
— И это называется нигилизмом?
— И это называется нигилизмом, —
повторил опять Базаров, на этот раз с особенною дерзостью.
Павел Петрович слегка прищурился.
— Так вот как! — промолвил он странно
спокойным голосом. — Нигилизм всему горю помочь должен, и вы, вы наши
избавители и герои. Но за что же вы других-то, хоть бы тех же обличителей,
честите? Не так же ли вы болтаете, как и все?
— Чем другим, а этим грехом не грешны,
— произнёс сквозь зубы Базаров.
— Так что ж? вы действуете, что ли?
Собираетесь действовать?
Базаров ничего не отвечал. Павел
Петрович так и дрогнул, но тотчас же овладел собою.
— Гм!.. Действовать, ломать... —
продолжал он. — Но как же это ломать, не зная даже почему?
— Мы ломаем, потому что мы сила, —
заметил Аркадий.
Павел Петрович посмотрел на своего
племянника и усмехнулся.
— Да, сила — так и не даёт отчёта, — проговорил
Аркадий и выпрямился.
— Несчастный! — возопил Павел
Петрович; он решительно не был в состоянии крепиться долее, — хоть бы ты
подумал, что в России ты поддерживаешь твоею пошлою сентенцией! Нет, это может
ангела из терпения вывести! Сила! И в диком калмыке, и в монголе есть сила — да
на что нам она? Нам дорога цивилизация, да-с, да-с, милостивый государь, нам
дороги её плоды. И не говорите мне, что эти плоды ничтожны: последний пачкун,
un barbouilleur, тапёр, которому дают пять копеек за вечер, и те полезнее вас,
потому что они представители цивилизации, а не грубой монгольской силы! Вы
воображаете себя передовыми людьми, а вам только в калмыцкой кибитке сидеть!
Сила! Да вспомните, наконец, господа сильные, что вас всего четыре человека с
половиною, а тех — миллионы, которые не позволят вам попирать ногами свои
священнейшие верования, которые раздавят вас!
— Коли раздавят, туда и дорога, —
промолвил Базаров. — Только бабушка ещё надвое сказала. Нас не так мало, как вы
полагаете.
— Как? Вы не шутя думаете сладить,
сладить с целым народом?
— От копеечной свечи, вы знаете,
Москва сгорела, — ответил Базаров.
— Так, так. Сперва гордость почти
сатанинская, потом глумление. Вот, вот чем увлекается молодёжь, вот чему
покоряются неопытные сердца мальчишек! Вот, поглядите, один из них рядом с вами
сидит, ведь он чуть не молится на вас, полюбуйтесь. (Аркадий отворотился и
нахмурился.) И эта зараза уже далеко распространилась. Мне сказывали, что в
Риме наши художники в Ватикан ни ногой. Рафаэля считают чуть не дураком, потому
что это, мол, авторитет; а сами бессильны и бесплодны до гадости, а у самих
фантазия дальше «Девушки у фонтана» не хватает, хоть ты что! И написана-то
девушка прескверно. По-вашему, они молодцы, не правда ли?
— По-моему, — возразил Базаров. —
Рафаэль гроша медного не стоит, да и они не лучше его.
— Браво! браво! Слушай, Аркадий... вот
как должны современные молодые люди выражаться! И как, подумаешь, им не идти за
вами! Прежде молодым людям приходилось учиться; не хотелось им прослыть за
невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит сказать: всё на свете
вздор! — и дело в шляпе. Молодые люди обрадовались. И в самом деле, прежде они
просто были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты.
— Вот и изменило вам хвалёное чувство
собственного достоинства, — флегматически заметил Базаров, между тем как
Аркадий весь вспыхнул и засверкал глазами. — Спор наш зашёл слишком далеко...
Кажется, лучше его прекратить. А я тогда буду готов согласиться с вами, —
прибавил он, вставая, — когда вы представите мне хоть одно постановление в
современном нашем быту, в семейном или общественном, которое бы не вызывало
полного и беспощадного отрицания.
— Я вам миллионы таких постановлений
представлю, — воскликнул Павел Петрович, — миллионы! Да вот хоть община,
например.
Холодная усмешка скривила губы Базарова.
— Ну, насчёт общины, — промолвил он, —
поговорите лучше с вашим братцем. Он теперь, кажется, изведал на деле, что
такое община, круговая порука, трезвость и тому подобные штучки.
— Семья наконец, семья, так, как она
существует у наших крестьян! — закричал Павел Петрович.
— И этот вопрос, я полагаю, лучше для
вас же самих не разбирать в подробности. Вы, чай, слыхали о снохачах?
Послушайте меня, Павел Петрович, дайте себе денька два сроку, сразу вы едва ли
что-нибудь найдёте. Переберите все наши сословия да подумайте хорошенько над
каждым, а мы пока с Аркадием будем...
— Надо всем глумиться, — подхватил
Павел Петрович.

Нет, лягушек резать. Пойдём, Аркадий; до свидания, господа».
 
И. С. Тургенев. «Отцы и дети»
 
 
 
Прикрепления: 2872316.doc (37.5 Kb)
 
poj35Дата: Четверг, 28.11.2013, 09:12 | Сообщение # 6
Майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 4222
Репутация: 3
Статус: Offline
Хрестоматия
 
 
 
Рассказ А. П. Чехова«Тонкий и толстый»
 
 
«На вокзале Николаевской железной
дороги встретились два приятеля: один толстый, другой тонкий. Толстый только
что пообедал на вокзале, и губы его, подёрнутые маслом, лоснились, как спелые
вишни. Пахло от него хересом и флёр-д’оранжем. Тонкий же только что вышел из
вагона и был навьючен чемоданами, узлами и картонками. Пахло от него ветчиной и
кофейной гущей. Из-за его спины выглядывала худенькая женщина с длинным
подбородком — его жена, и высокий гимназист с прищуренным глазом — его сын.
— Порфирий! — воскликнул толстый,
увидев тонкого. — Ты ли это? Голубчик мой! Сколько зим, сколько лет!
— Батюшки! — изумился тонкий. — Миша!
Друг детства! Откуда ты взялся?
Приятели троекратно облобызались и
устремили друг на друга глаза, полные слёз. Оба были приятно ошеломлены.
— Милый мой! — начал тонкий после
лобызания. — Вот не ожидал! Вот сюрприз! Ну, да погляди же на меня хорошенько!
Такой же красавец, как и был! Такой же душонок и щёголь! Ах ты, господи! Ну,
что же ты? Богат? Женат? Я уже женат, как видишь… Это вот моя жена, Луиза,
урождённая Ванценбах… лютеранка… А это сын мой, Нафанаил, ученик III класса.
Это, Нафаня, друг моего детства! В гимназии вместе учились!
Нафанаил немного подумал и снял шапку.
— В гимназии вместе учились! —
продолжал тонкий. — Помнишь, как тебя дразнили? Тебя дразнили Геростратом за
то, что ты казённую книжку папироской прожёг, а меня Эфиальтом за то, что я
ябедничать любил. Хо-хо… Детьми были! Не бойся, Нафаня! Подойди к нему поближе…
А это моя жена, урождённая Ванценбах… лютеранка.
Нафанаил немного подумал и спрятался
за спину отца.
— Ну, как живёшь, друг? — спросил
толстый, восторженно глядя на друга. — Служишь где? Дослужился?
— Служу, милый мой! Коллежским
асессором уже второй год и Станислава имею. Жалованье плохое… ну, да бог с ним!
Жена уроки музыки даёт, я портсигары приватно из дерева делаю. Отличные
портсигары! По рублю за штуку продаю. Если кто берёт десять штук и более, тому,
понимаешь, уступка.
Пробавляемся кое-как. Служил, знаешь,
в департаменте, а теперь сюда переведён столоначальником по тому же ведомству…
Здесь буду служить. Ну, а ты как? Небось, уже статский? А?
— Нет, милый мой, поднимай повыше, —
сказал толстый. — Я уже до тайного дослужился… Две звезды имею.
Тонкий вдруг побледнел, окаменел, но
скоро лицо его искривилось во все стороны широчайшей улыбкой; казалось, что от
лица и глаз его посыпались искры. Сам он съёжился, сгорбился, сузился… Его
чемоданы, узлы и картонки съёжились, поморщились… Длинный подбородок жены стал
ещё длиннее; Нафанаил вытянулся во фрунт и застегнул все пуговки своего
мундира…
— Я, ваше превосходительство… Очень
приятно-с! Друг, можно сказать, детства и вдруг вышли в такие вельможи-с!
Хи-хи-с.
— Ну, полно! — поморщился толстый. —
Для чего этот тон? Мы с тобой друзья детства — и к чему тут это чинопочитание!
— Помилуйте… Что вы-с… — захихикал
тонкий, ещё более съёживаясь. — Милостивое внимание вашего превосходительства…
вроде как бы живительной влаги… Это вот, ваше превосходительство, сын мой
Нафанаил… жена Луиза, лютеранка, некоторым образом…
Толстый хотел было возразить что-то,
но на лице у тонкого было написано столько благоговения, сладости и
почтительной кислоты, что тайного советника стошнило. Он отвернулся от тонкого
и подал ему на прощанье руку.
Тонкий пожал три пальца, поклонился
всем туловищем и захихикал, как китаец: «хи-хи-хи». Жена улыбнулась. Нафанаил
шаркнул ногой и уронил фуражку. Все трое были приятно ошеломлены».
 
А. П. Чехов. «Толстый и тонкий»
 
Прикрепления: _--___.docx (13.6 Kb)
 
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:

Copyright MyCorp © 2025Бесплатный конструктор сайтов - uCoz